Александр Прозоров - Слово шамана [= Змеи крови]

В ответ из усадьбы полетели стрелы — но тамошним стрелкам не хватало сил, чтобы добросить вестницу смерти до янычар.

Девлет-Гирей, Менги-нукер и Кароки-мурза наблюдали за всем этим сидя на ковре вокруг медного округлого чайника с длинным тонким носиком. Точнее, кофейника, поскольку в небольшие пиалы они наливали себе именно кофе.

— Когда же ты собираешься оживлять глиняных людей, Менги-нукер? — поинтересовался наместник, наблюдая за скачкой очередного лихого воина, мчащегося в опасной близости от русских стен.

— Сейчас, сейчас пойду, — огрызнулся Тирц. — Два голема, это две пиалы крови. Думаете приятно, когда потом на ноги встать не можешь, и несколько дней круги перед глазами плавают?

— Я прикажу специально для тебя сварить самого жирного барашка, — пообещал Гирей-бей. — И слить его кровь в большую чашу, чтобы ты мог выпить ее для поддержки сил.

— Интересно, — поднялся на ноги физик, — почему у вас все едят баранину, но никто не делает шашлыки?

— Что не делают? — не понял бей, и Тирц подтверждающе кивнул:

— Вот именно, что ничего. Ладно, ведьма уже там… Пойду.

После его ухода мурза снова наполнил чашки горячим ароматным напитком, выпил пиалу воды и задумчиво посмотрел в сторону крепости:

— Не повоевать ли и мне, коли я сюда добрался? Давно я уже не испытывал своих сил в настоящем бою.

— Зачем, уважаемый Кароки-мурза? — забеспокоился Девлет-Гирей. — У нас сорок тысяч простых нукеров под рукой собралось. Зачем самому делать то, что с радостью совершат для вас безродные степняки?

— Нет, Девлет, — с покровительственной улыбкой покачал головой мурза. — Очень многого они не смогут сделать вместо меня, даже если очень захотят. Эй, десятник, — подозвал он охраняющего покой правителей нукера. — Пойди ко мне в шатер и принеси лук и колчан, что висят на дальней от входа стене.

Когда воин вернулся и протянул саадак — полный набор из колчана со стрелами, налуча и чехла, Кароки-мурза кивнул, забрал у него оружие, после чего самолично вынул лук и благоговейно его поцеловал. Выбрав стрелу, он наложил ее на тетиву и с кряхтением поднялся на колено:

— Ты посмотри на них, Девлет. Они спокойно глазеют из-за частокола, никак не веря, что карающая рука Аллаха сможет достать их на таком расстоянии. Теперь посмотри, и скажи, кто из них кажется тебе самым глупым и нечестивым?

— Кто? — Гирей-бей заинтересованно осмотрел тянущийся по верху стены частокол, за которым маячили русские ратники. — А вон тот, рыжий, что вовсе без всякого шлема или шапки бродит?

— Хорошо, — глубоко вдохнул Кароки-мурза, задержал дыхание, поднял лук, на мгновение замер. Потом, крякнув от натуги, слитным движением выпрямил левую руку, одновременно правой натягивая тетиву и почти сразу выстрелил.

Рыжий мальчишка, дернув головой, начал падать набок. Из левого глаза его выросла стрела.

— А теперь тот, что над ним, к нам спиной стоит.

— Хорошо, — тихо пропел Кароки-мурза, накладывая новую стрелу.

Щелкнула по браслету отпущенная тетива, еле заметный штрих чиркнул в просвет между верхом частокола и навесом, и отец мальчишки, удивленно охнув, упал на своего сына со стрелой между лопаток.

— Вот так, — опустившись на подушки, мурза отложил лук и сделал пару глотков кофе. — Совсем остыл. Нужно подогреть кофейник. Так вот, Девлет. Война с язычниками похожа на охоту на глупых голубей. Они много хлопают крыльями и иногда норовят уклюнуть, но все равно не способны отбиться от быстрого кречета. Как крыльями не хлопай, а все равно будешь схвачен и отнесен в гнездо… Гумер, прикажи, чтобы нам сварили еще кофе!

Кароки-мурза снова поднялся на колено и поднял лук:

— А теперь уделим немного времени войне…

Он улыбнулся, обнаружив, что русские больше не держат свои головы над частоколом, как невольник — соленый арбуз, но все равно наложил стрелу на тетиву. Повел острием из стороны в сторону, всматриваясь в крепость. Они не могут спрятаться все! Кто-то должен приглядывать за татарским лагерем? Ага, вот, вроде, какое-то движение…

Затаив дыхание, Кароки-мурза натянул лук и выпустил стрелу. И тотчас просвет между кольями возле ворот из темного стал светлым. Наместник тихо, довольно засмеялся. И тут прямо у его ног в ковер вонзилась стрела. Потом еще и еще — в сам ковер и рядом с ним. Девлет-Гирей и османский наместник мгновенно вскочили на ноги и торопливо отбежали вверх по склону холма. Остановились, тяжело дыша.

— Оказывается, у русских есть луки, — опять рассмеялся мурза, но на этот раз громко и хрипло. Хорошо только, что у них нет стрелков.

Он наложил новую стрелу, вглядываясь в крепость, но на этот раз не заметил вовсе никакого движения — неверные попрятались, как суслики по норкам.

— Ладно, — решил наместник. — Тогда ищи себе добычу сама…

Он нацелил стрелу в небо, изо всех сил натянул тетиву и выстрелил.

Снаряд длиной в сажень и весом в пятьдесят золотников, собранный из узкого стального наконечника, ровного яблоневого древка и украшенный тремя орлиными перьями, расколотыми вдоль и приклеенными у самого комля, стремительно взвился вверх. Промчавшись расстояние около полутысячи шагов, он почти потерял силу первоначального толчка, некоторое время мчался вперед, а потом, клюнув наконечником вниз, начал разгоняться снова. Опустившись с высоты сотни саженей, он разогнался почти до первоначальной скорости, а потому, попав в парализованную бабку Дарью, лежащую на телеге под открытым небом, пробил ее насквозь, глубоко вонзившись в струганные доски, составлявшие дно повозки. Женщина захрипела, выпучив от боли глаза, а потом сделала последний в своей жизни выдох. Никто из окружающих крепостных, тревожно поглядывающих в сторону татарского холма, откуда недавно прилетело ядро, убившее двух коров, этого даже не заметил.

Смерды, ждавшие на стене татарского штурма, ныне сидели, прижавшись спиной к частоколу, и потели от страха. Деревянная стена спасала от стрел страшного басурманского лучника, но не могла защитить от ядер — и пробоина в тыне, за которой осталось широкое кровавое пятно, оставалось тому жутковатым подтверждением.

Спокойно, в полный рост, разгуливал только одетый в бахтерец Варлам Батов со своим верным луком в руках. Звание боярина не позволяло ему не только высказывать страха, но и вовсе допускать его к себе в душу. Впрочем, то, что в своем обходе укрепления он не останавливался ни на мгновение, показывало, что бывалый воин все-таки сохраняет осторожность.

Толстопузый нехристь с невероятно тугим луком, стоящий почти на самой вершине татарского холма, попытался спуститься назад к ковру, и Варлам, вскинув оружие, выпустил в его сторону одну за другой сразу три стрелы. Басурманин шарахнулся в сторону. Нет, правильно все-таки пятнадцать лет назад он отдал за этот лук купленного в Новагороде туркестанского жеребца! Конь оказался неожиданно злобный, и обламывать его характер пришлось бы долго и не обязательно успешно. А лук… Правда, тогда он долго мучился, не зная, что предпочесть — новый панцирь с зерцалом и суздальской саблей, или один лук, обтянутый тонкой лайкой. И все-таки решился взять его, тугого красавца, сразу легшего в руку и, по уверению хозяина, выдержанного без тетивы в теплой и темной кладовой пять долгих лет.